«Через две недели дирижабль наш был починен. Мы запаковали свои коллекции и записные книжки и полетели домой. Очень интересно было лететь над океаном: мы для этого даже сделали большой крюк. Волны были большущие. Летим, летим, летим, и все — вода.
— Подумать только, сколько здесь всякой рыбы живет! — сказал мне наш бортмеханик.— И небось у каждой есть дети.
А я как раз про этих детей и думал. Взять селедку, например…»
— Не селедка, а сельдь. Селедка — это в столовой она так называется,— поправил я.
Шурка Смирнов и Маша сразу окрысились на меня:
— Да замолчи ты, пускай читает!..
Всезнайка стал читать дальше:
— «Кто кушал селедку, знает, как у нее много икры: два длинных кусочка, и в каждом, наверное, десять тысяч зерен. «Предположим, — думал я,— что ни одно зернышко не пропадет даром, никто из детей не погибнет. Тогда к концу года будет, например, вместо одной пары селедок двадцать тысяч. А на другой год…»
— Послушай,— говорю я нашему бортмеханику,— ежели выловить всех детей и внуков, которые разведутся за два года от одной пары сельдей, сколько будет весить весь улов?
— А сколько, — спрашивает наш бортмеханик,— весит одна селедка?
— Скажем, одно кило. А икринок, скажем, у каждой пары — двадцать тысяч.
— Ладно, — говорит, — сейчас. А вот и тебе задача. Плавает в море пара китов. Кит весит побольше селедки— сто тонн. Если поймать всех детей, которые разведутся от этой пары китов за один только год, а? Сколько будет весить улов?
— Давай вперегонки считать, — предложил я.
— Давай,— обрадовался бортмеханик (он очень славный у нас парень был).— Давай, только я тебя быстро перещелкаю.
Я, конечно, выиграл спор, потому что кое-что знал про китов, а ему невдомек.
Ну, и похохотали мы потом, когда он показал свой лист, весь исписанный нулями, а я свой, на котором было только три цифрочки.
Так, с хохотом и смехом, мы летели над бурным океаном, и вскоре под нашими ногами была уже Сибирь».